Я дрался с самураями. Танкисты Халхин-Гола.
Александр Котцов, комиссар танкового разведбатальона читать дальше
Советские танкисты, представленные к званию Героев Советского Союза за бои на Халхин-Голе. Второй слева — А. В Котцов, первый справа — В. А. Копцов
Часто спрашивают, что собой представляли наши танки того периода? Отлично помню их. На вооружении разведывательного танкового батальона были БТ-7. Это была бронированная гусеничная однобашенная машина, работающая на бензине с водяным охлаждением. По хорошим дорогам передвигалась и на колесном ходу, развивая довольно большую скорость. Вооружена она была 45-миллиметровой пушкой и тремя пулеметами. Японцы тогда таких танков не имели. Их боевой парк лишь наполовину состоял из машин, вооруженных пушкой. Остальные имели только пулеметы.
Мы очень любили свою «бэтэшку». Да и нельзя было не уважать эту машину. На ней мы проделали восьмисоткилометровый марш по безводной монгольской степи и солончаковым болотам, придя без потерь в район боевых действий. На этом же танке в погруженном состоянии перешли по дну быструю и своенравную реку Халхин-Гол.
Мы смело появлялись на вражеской территории, ведя единоборство с японскими танками и артиллерией. И бронемашины наши тоже были неплохие. Их имела дозорная служба, ими прикрывались стыки между частями. Они отлично взаимодействовали с монгольской кавалерией, умело сочетаясь с ее боевыми порядками. Монгольские цирики наши бронероты называли бронеэскадронами.
Можно привести немало примеров, характеризующих силу и мощь танков того периода. Попробую рассказать один из них.
В ходе атаки танк капитана Копцова Василия Алексеевича с заклиненными скоростями остановился на поле боя совсем недалеко от переднего края противника. От нас он оказался закрытым сопкой. Японцам очень хотелось захватить целехонькую, несгоревшую боевую машину. Около суток отважные танкисты находились под ружейным, пулеметным и минометным огнем противника. Экипаж решил держаться до последнего, погибнуть, но не сдаваться. Редкий, экономный, но точный пулеметный огонь косил вражеских солдат, приближавшихся к осажденной машине. Но час от часу положение осложнялось.
Кончились снаряды, от перегрева вышли из строя пулеметы. Японцы поняли, что экипаж вести огонь не может, и решили взять его «живьем», то есть утащить танк вместе с экипажем в свое расположение. Осторожно подкрадываясь, подвели свой танк-тягач, зацепили тросом и сдвинули с места наш БТ-7. В это время заклиненные скорости танка освободились, и мотор завелся. Этого то и надо было нашим танкистам. Они включили скорости, и боевая машина рванулась вперед, увлекая за собой японский тягач.
Мы, обнаружив пропавший танк Василия Алексеевича, готовили операцию по его спасению, но теперь необходимости в этом уже не было. Экипаж, измученный от напряжения и жары, своим ходом вернулся в расположение наших частей с интересным трофеем — японским танком-тягачом. Так и не удалось японцам взять в плен советский танк.
БТ-7 капитана Копцова после боя. На башне видны многочисленные следы пулевых попаданий
Все долго «любовались» вернувшимся «пленным». Его броня была вся избита расплющенными медными пулями крупнокалиберных пулеметов, на солнце она блестела как золотая. Черным от пороховой копоти и переживаний казался экипаж — частица золотого фонда нашей армии. За этот и другие подвиги В. А. Копцову было присвоено звание Героя Советского Союза.
Говоря о наших танках того периода, нельзя не упомянуть о танках Т-26-огнеметчиках.
Когда советско-монгольские войска, преодолевая ожесточенное сопротивление противника, завершали его окружение, отдельные узлы сопротивления японцев были сильно укреплены, враг отчаянно сопротивлялся, приходилось выбивать его буквально из каждой щели. Вот здесь-то и пригодились наши огнеметные танки. Подходили они — и горела боевая техника врага, полыхали его инженерные сооружения, земля и все находящееся вокруг, взрывались склады боеприпасов. Иными словами, врага выжигали. Солдаты противника выскакивали из самых глубоких нор, бросая все, разбегались, куда могли.
.... Много хлопот, смекалки и солдатской изобретательности потребовалось от личного состава батальона при подготовке к форсированию танками Халхин-Гола по дну. Это был настоящий, никем подробно не описанный подвиг. Мостов через быструю и многоводную реку с высокими берегами в то время не сооружали. Имеющиеся понтоны небольшой мощности не обеспечивали переправы танков и боевой техники. Искали выход.
Трудно сейчас сказать, кому принадлежала инициатива, но она вскоре стала всеобщей, охватила всех — форсировать своенравную реку по дну, провести танки в погруженном состоянии. На каждом танке стояли железные печи «НЗ». Из них смастерили цилиндры, которые удлиняли выхлопные трубы танков и выходили из-под воды, как перископы подводной лодки. Все люки танков задраили брезентом, щели зашпаклевали солидолом. В темное время проводились пробные погружения, вброд измеряли глубину реки, делали выходы на противоположном высоком берегу. Стальной трос служил ориентиром для движения танков под водой.
Все было предусмотрено: и скорость движения на разных участках переправы, и управление при быстром течении, и меры безопасности, если танк заглохнет на середине реки. Мы не могли учесть, пожалуй, только одного: ночью в горах выпали ливневые дожди. Вода к утру поднялась почти на полметра. Выхлопные трубы с удлинением оказались короткими. Что делать? Танки один за другим подходили к реке. Наступили сумерки. Не обладай командир батальона известной выдержкой, пришлось бы переносить переправу. Значит, отсрочка операции. Но Григорий Яковлевич Борисенко решил по-иному — приказал использовать все железо, вплоть до консервных банок, но удлинить трубы и приступить к переправе в указанное время. Твердая воля здесь имела решающее значение. Один за другим погружались танки в быстрый Халхин-Гол. Трудно передать все наши волнения и радость, когда первый танк появился на противоположном берегу.
Батальон успешно выполнил поставленную задачу. Танки были переправлены там, где их не ждал противник.
Еще не успели обсохнуть машины, как сразу же началась боевая разведка. Каждому экипажу по нескольку раз в день приходилось встречаться с врагом. Нагрузка была большая, тем более, что стояла жара, летел в смотровые щели песок, не бездействовали авиация и артиллерия противника.
В одном из таких рейдов пять танковых экипажей под моим командованием в глубине обороны противника наткнулись на позиции дивизиона дальнобойной артиллерии японцев, который очень беспокоил наши войска. При стремительной танковой атаке вражеские артиллеристы не успели сделать ни одного выстрела. Четыре пушки были выведены из строя, а расчеты дивизиона, укрывшиеся в окопах вблизи орудий, подавлены пулеметным огнем и гранатами членов экипажей, вышедших из танков, оставив в машинах по одному человеку. Это был рискованный шаг, но необходимый.
Г.К. Жуков осматривает трофейное японское орудие
Окончательно уничтожить вражеских артиллеристов, взять «языка», прицепить исправные пушки к танкам, погрузить на броню танков оборудование наблюдательного и командного пунктов можно было только выйдя из машины. Первым это сделал я, за мной последовали другие экипажи. Под свист вражеских пуль устранили некоторые неисправности в ходовой части, полностью уничтожили артиллерийский командный и наблюдательный пункты, а их оборудование — стереотрубы, буссоли, морские перископы и имущество связи — уложили на броню танка. Сзади прицепили исправные японские орудия. Все это под одобрительные и восторженные возгласы нашей пехоты было прибуксировано к нам. В итоге без потерь разгромили артиллерийский дивизион противника, который очень мешал замыканию кольца окружения.
Было и так. Нашему батальону приказали разведкой боем вскрыть огневую систему вражеской обороны. Несколько десятков танков на больших скоростях устремились на окопавшегося противника. Танковой атакой руководил командир батальона Григорий Яковлевич Борисенко. Я со своим экипажем был на правом фланге. Японцы открыли бешеный артиллерийский, минометный и пулеметный огонь. Один из идущих впереди танков загорелся, это был танк командира батальона. Мы видели, что экипаж сумел выскочить из горящей машины. Рискуя быть подбитыми, совместно с другим экипажем нам удалось перейти на малую скорость, почти на ходу подобрать товарищей, в том числе и всеми уважаемого комбата. Григорий Яковлевич в обгорелом комбинезоне, превозмогая нестерпимую боль от ожогов, продолжал руководить танковой атакой.
Трофейные пушки
В одном из боев в момент тарана вражеской пушки с моей машины слетела гусеница. Танк закрутился на месте. Оставив в танке башенного стрелка Николая Мирошниченко с задачей вести огонь из пулемета по укрывшимся в щелях расчетам орудий, мы с механиком-водителем Василием Слободзяном вылезли через нижний десантный люк, чтобы устранить неисправность и надеть слетевшую гусеницу. Прикрывались от японцев пулеметным огнем, а башенный стрелок Мирошниченко умудрялся время от времени сделать по врагу и пушечный выстрел, не давая поднять головы вражеским артиллеристам. Поэтому мы со Слободзяном сумели быстро натянуть гусеницу и только сели в танк, как из-за сопки раздалось японское «банзай!».
Оказывается, разбежавшаяся японская пехота и артиллерийские расчеты пришли в себя и решили устроить «психическую» атаку на наш танк. Японцы осатанело набрасывались на машину. Ведь их учили, что наши танки вместо брони одеты в фанеру и их можно рубить клинком и колоть штыками. Но было поздно. Мотор заработал, атакующие нашли здесь не фанеру, а смерть. Подошедшие наши экипажи докончили начатое нами дело. Огневые точки японцев на Безымянном бархане перестали существовать.
Разбитое японское орудиеВасилий Филатов, командир танковой ротычитать дальше
БТ-5РТ - памятник на горе Баин-Цаган.
Подъем как обычно — 3.00. Затем физзарядка, умывание и приготовление к завтраку. Но позавтракать не пришлось — мы получили приказ в 7.20 выступить в район «Развалин», где противник пытался переправить через реку Халхин-Гол свои танки. Начали вытягивание колонн в 6.04. Исходное положение должны были занять к 11.20.
На исходное положение прибыли раньше намеченного срока. Началась непрерывная бомбежка японцами наших частей.
В 10.45 получили приказ: снять с танков все лишнее и подготовить оружие к бою. Кругом слышались разрывы снарядов — и наших, и противника. На горизонте — дымовая завеса.
Работа по подготовке к бою закончилась быстро. По сигналу командира части началось передвижение в сторону переправы.
БТ-5 и СУ-12
11.20. Остановка, затем разворот «все кругом» и движение вдоль берега Халхин-Гола. Все едут с открытыми люками. Неожиданные разрывы снарядов вокруг танков заставили люки закрыть и начать работу с прицелом и башней.
Танки двинулись в атаку. По броне стучали пули. По мере продвижения вперед огонь противника усиливался. На большой скорости проскочили через полосу заградительного артиллерийского огня и вышли на позиции, занятые японцами.
Ведем ближний бой. Башенный стрелок Петров не мог перезарядить диск пулемета — что-то заело. Очевидно, растерялся. Наконец он зарядил пулемет. В прицеле я увидел скопление до десятка транспортных машин и открыл огонь из пушки и пулемета. Солдаты побежали от машины в панике. С левой стороны увидел свой танк. Механик-водитель закричал:
— Справа пулеметное гнездо!
Быстро нашел его в прицеле и дал очередь. Прямое попадание. Впереди метрах в 15 японец стремительно пересек путь танку, быстро нагнулся и подложил мину. Дело опасное, пристрелить солдата не успел, быстро схватил за правое плечо водителя, который сделал резкий поворот вправо, и опасность миновала.
Огнем из пулемета преследовал груженую транспортную машину, которая вскоре взорвалась. В этот момент в триплекс увидел японца с длинным шестом, на конце которого что-то было привязано. Он бежал к танку, но пуля преградила ему путь, и он упал замертво.
Японцы вели огонь со всех сторон, стремясь уничтожить танк. На него бросали какие-то предметы, очевидно, гранаты и бутылки с горючим, но все для нас проходило пока благополучно. Мотор, пушка и пулемет служили надежно.
Танки 11-й танковой бригады на Халхин-Голе
Я потерял из вида свои танки. Впереди показался отряд кавалерии противника. Сделал один выстрел из пушки и две длинные очереди из пулемета. Кавалеристы рассыпались в разные стороны.
Японцы окружили танк, за всеми сразу невозможно было угнаться. При движении вперед они попрятались в траве, но как только танк проходил, они поднимались и старались догнать машину. Малейшая остановка — танк погиб. Машина работала отлично, отлично действовал механик-водитель Величко. Башенный стрелок медлил с заряжением пушки и пулемета, недостаточно вел наблюдение за полем боя с правой стороны.
Уже достиг горы Баин-Цаган. Углубляться дальше одному было бесполезно. Дал команду: «Разворот кругом!».
Вновь японцы шарахались в стороны и в то же время вели огонь по танку. Вдруг машина получила сильный удар в кормовую часть. Танк вздрогнул и остановился — мотор заглох. Я закричал водителю:
- В чем дело?
— Не знаю, — ответил он.
Чтобы не подпустить японцев к танку, я стал вращать башню на 360 градусов, ведя огонь из пушки и пулемета.
Наконец-то водитель завел мотор, но скорости не включались. Еще несколько рывков рычагом переключения скоростей — и танк снова в движении. Выдержка и самообладание победили.
Справа я заметил танк 2-й роты, он следовал за мной. Впереди увидел 5 горящих наших танков, окруженных со всех сторон японцами. Дал залп по скоплениям японцев. Механик-водитель спросил:
— Куда ехать?
В горле все пересохло. Верхняя одежда была мокрая от пота. Язык прилип к нёбу — пить очень хотелось, а воды не было. Броня танка, пушка и пулемет накалились. Жара ужасная.
Потерял ориентировку. Интуитивно взял направление на запад и вскоре вышел в километре-полутора от противника. Открыл люк, посмотрел по сторонам — ни своих частей, ни противника нигде нет. Вскоре подошли несколько танков из моей и других рот. Прибывший из бригады капитан Безукладников передал приказ комбрига поддержать атаку монгольской кавалерии. Но в танках не было боеприпасов и почти на исходе бензин. Атаку могли поддержать только два танка — мой и лейтенанта Шубникова. Правда, это не дало больших результатов, хотя мы и израсходовали почти все патроны и снаряды.
Всего в непрерывном бою в этот день мы находились 5 часов. Есть абсолютно не хотелось. Пить, только пить, но воды не было. Поэтому пили воду из радиаторов, не разбирая, какая она по вкусу и цвету.
После боя в роте я недосчитался пяти танков. К вечеру получили сведения, что командиры рот и политруки (первый и третий) убиты. Всеми оставшимися танками приказали командовать мне.
Так закончился первый день боя — день моего боевого крещения.Василий Руднев, командир танка читать дальше
БТ-7 с десантом пехоты на броне
В ходе боев на Халхин-Голе наша 11-я танковая бригада понесла очень тяжелые потери, так что пришлось несколько раз ее пополнять. Я прибыл в Монголию с одним из таких пополнений, в середине июля 1939 года, то есть уже по окончании «баин-цаганского побоища», во время которого, штурмуя японские позиции, бригада потеряла половину личного состава и техники.
Но, поскольку поле боя осталось за нами, многие подбитые танки потом удалось эвакуировать и восстановить.
Танк БТ-5 на колесном ходу
Вот и мне достался танк из ремонта. Первый экипаж погиб — весь, целиком, никто не спасся. Мы унаследовали танк после них. Машину отремонтировали, но все равно на броне видны были заваренные пробоины, вмятины от снарядов, следы пуль. Конечно, поначалу было жутковато — все равно что залезать в чужой склеп, — а потом ничего, привыкли.
Для своего времени танк БТ-5, на котором нам тогда довелось воевать, был хорош — скоростной, мощный, надежный, — хотя имелись у него и серьезные недостатки: прежде всего пожароопасность, поскольку двигатель был бензиновый, а не дизель, как на «тридцатьчетверке», да и бензобаки располагались неудачно, с большой боковой площадью, уязвимые для бронебойно-зажигательных снарядов. Бронирование также оказалось явно недостаточным — слабое, по сути противопульное, — так что даже плохонькая японская 37-мм противотанковая пушка, даже со средних дистанций, брала БТ в лоб.
Японское 37-мм противотанковое орудие
Хотя — все ведь относительно. Да, с легендарным Т-34 наши «бэтэшки» сравнения, конечно, не выдерживали, зато паршивую японскую бронетехнику превосходили по всем статьям. У самураев имелись легкие танки «Ха-го» — осматривали мы их: броня еще тоньше нашей, слабая пушка, плохой обзор, отсутствие смотровых приборов, вместо которых широкие щели, неудачное расположение вооружения с большими «мертвыми зонами» — словом, настоящие гробы. Наша башенная «сорокапятка» легко прошибала их насквозь.
Так что японских танков мы всерьез не опасались. Как, впрочем, и авиации — ни штурмовиков, ни пикировщивиков, вроде проклятой немецкой «штуки», у самураев не имелось, а горизонтальные бомбардировщики работают неприцельно, больше по площадям, — на моей памяти был лишь один случай прямого попадания в танк японской бомбы. В общем, можно сказать, что серьезных потерь от действия вражеской авиации танкисты на Халхин-Голе не несли — это вам не Отечественная.
Советские танкисты рассматривают трофейный японский танк «Ха-Го»
Куда опаснее была японская противотанковая артиллерия — их «37-миллиметровки» пробивали броню наших легких танков даже с километровой дистанции, — правда, эффективность бронебойного снаряда была крайне низкой: случалось, наши БТ и Т-26 возвращались из боя с несколькими пробоинами, но своим ходом и без потерь в экипаже.
По-настоящему тяжелые потери мы несли от бутылок с зажигательной смесью, и то поначалу. Японцы рыли узкие щели, ложились в них, пропускали танк над собой — и бросали в корму бутылку. Многих наших так пожгли. Тогда мы стали мастерить самодельные огнеметы — железная труба, струя бензина под напором. Впереди у нас всегда шел Т-26 с таким огнеметом и выжигал самураев из щелей, как клопов.
Еще японские смертники использовали мины на длинных бамбуковых шестах. Их потом много осталось на поле боя. С такими шестами они бросались на танки и подрывали их вместе с собой. Но после того, как у нас ввели шахматный боевой порядок танкового взвода во время атаки и наладили взаимодействие с пехотой, потери от минеров и «бутылочников» заметно пошли на убыль.
И все же за время боев на Халхин-Голе только наша 11-я бригада потеряла больше сотни танков — так что победа обошлась очень дорого....
Советские танкисты перед боем
Помню рассвет 20 августа 1939 года, когда началось генеральное наступление. Утро было ясное, солнце яркое. Но едва мы вышли на исходные позиции — все вокруг вдруг потемнело, будто в пасмурный день. Смотрим вверх — а небо сплошь в самолетах. Наши бомбардировщики шли волна за волной. Потом ударила артиллерия -: казалось, артподготовка длится бесконечно, японские позиции буквально кипели от разрывов. Не верилось, что кто-то может уцелеть в этом аду.
Однако когда мы наконец двинулись вперед, то встретили отчаянное сопротивление. Бой был страшный. Самураи дрались зло, цепляясь за каждую сопку. Пришлось буквально прогрызать их оборону. И все-таки мы одолели — окружив вражескую группировку, создали внешний фронт, как под Сталинградом. И точно так же японские резервы пытались прорвать это кольцо извне — безрезультатно.
Признаться, подробности я сейчас уже не очень помню — все сливается в какую-то сплошную мясорубку. После тяжелых боев вообще мало что остается в памяти — так, обрывки впечатлений, отдельные картинки. И дело даже не в страхе смерти, к которому привыкнуть нельзя, но можно притерпеться, — просто во время танковой атаки, при закрытых люках, сквозь смотровые приборы почти ничего не видишь вокруг — только перед собой. Лишь это и запоминается — смазанный, затянутый дымом, прыгающий клочок реальности величиной с ладонь.
Пожалуй, лучше и точнее всех эти ощущения передал Константин Симонов в своей знаменитой поэме «Далеко на Востоке» — там танкист, герой Хапхин-Гола, уже в Москве, празднуя с друзьями победу, может вспомнить лишь как
«за треснувшим триплексом метались баргутские лошади,
и прямо под танк бросался смертник с бамбуковым шестом».
Константин Симонов, военный корреспондент в Монголии
Вообще, к Симонову у нас, халхингольцев, отношение особое. Лучше него об этой «необъявленной войне» не написал никто. К тому же именно он первым предложил увековечить память о боях за Халхин-Гол, подняв на постамент советский танк — помните его знаменитое стихотворение?
«Когда бы монумент велели мне
Воздвигнуть всем погибшим здесь, в пустыне,
Я б на гранитной тесаной стене
Поставил танк с глазницами пустыми;
Я выкопал его бы, как он есть,
В пробоинах, в листах железа рваных, -
Невянущая воинская честь
Есть в этих шрамах, в обгорелых ранах.
На постамент взобравшись высоко,
Пусть как свидетель подтвердит по праву:
Да, нам далась победа нелегко,
Да, враг был храбр.
Тем больше наша слава.»
Так и сделали — в память о той «необъявленной войне» на горе Баин-Цаган установлен танк БТ-5, правда, не подбитый, а целый. Точно на таком мне довелось воевать летом 1939 года. Так что для меня он — главный символ нашей победы. Николай Богданов, командир взвода разведки читать дальше
Н.Г. Богданов (Халхин-Гол, 1939 г.)
В середине августа 1939 года, по окончании военно-пехотного училища, я был произведен в лейтенанты и срочно, в составе группы выпускников, направлен в Монголию. Хотя мы прибыли в штаб 1-й армейской группы, располагавшийся на горе Хамар-Даба, ночью, я немедленно получил назначение в разведроту 127-го стрелкового полка, наступавшего на направлении главного удара 57-й стрелковой дивизии в составе Южной группы войск.
Разведку мы вели как на бронемашинах БА-10 и БА-20, так и пешим порядком. Не знаю уж, что было опаснее. При действиях пешими разведгруппами больше полагались на скрытность: перед выходом на задание я всегда приказывал бойцам попрыгать — не лязгает ли оружие и амуниция: малейший шум мог выдать наше присутствие врагу, особенно ночью. Бронеавтомобилями чаще пользовались для активной разведки сильно укрепленных узлов японской обороны, выявления опорных пунктов, ДЗОТов и ДОТов — фактически это была разведка боем: мы сознательно подставлялись под обстрел, чтобы вскрыть огневые точки противника.
Бронеавтомобиль БА-20
Честно говоря, БА-20 мы недолюбливали — эта пулеметная бронемашина для серьезного боя была малопригодна; а вот пушечный БА-10 вполне соответствовал требованиям активной разведки, разве что мотор был слабоват и сцепление не всегда надежно, зато мощному вооружению — 45-мм пушка и два пулемета — могли позавидовать даже японские танки.
Бронеавтомобиль БА-10
Сейчас, вспоминая то время, сам не понимаю: как умудрился уцелеть? Я же был тогда совсем пацан — неполных девятнадцати лет — неопытный, отчаянный и дурной: все время лез на рожон. Хорошо, что командиром отделения у меня был А. А. Степанов. Призванный из запаса, почти вдвое меня старше (ему уже исполнилось тридцать шесть), он заботился о моей безопасности куда больше, чем о своей собственной, опекая прямо-таки по-отцовски, умел остудить мой юношеский пыл, вовремя попридержать — его любимой фразой было: «Охолонь, командир». Я по гроб жизни обязан этому добрейшему мудрому человеку истинно русской души. Он отучил меня от глупой бравады, безрассудства и ухарства, показав пример подлинной храбрости — спокойной, зрячей, не напоказ.
Советский снайпер с винтовкой АВС-36
Впрочем, и японцам не откажешь ни в мужестве, ни в стойкости. Они дрались на Халхин-Голе упорно, отчаянно, зачастую до последнего солдата, и наносили нам чувствительные потери. Их приходилось выбивать, выжигать буквально из каждого окопа, блиндажа, из каждой щели. Как-то раз, на подступах к высоте 757, в одном из ДЗОТов, мы обнаружили японского смертника, прикованного цепью к тяжелому пулемету «гочкис» — этот самурай вел огонь до самого конца, его заставили замолчать лишь подогнав огнеметный танк и пустив струю горючей смеси прямо в амбразуру.
Японские солдаты позируют с захваченным пулеметом ДТ-29
Несмотря на ожесточенное сопротивление самураев, наш полк с непрерывными боями продвигался к южному берегу речки Хайластын-Гол, а затем и преодолел ее, перерезав японцам все пути отхода и окончательно замкнув кольцо окружения. Участвовали мы и в ликвидации «котла», добивая остатки вражеской группировки. Самыми тяжелыми, как водится, были последние бои в районе сопки Ремизова. Даже убедившись, что вырваться из окружения им не удастся, самураи все равно не сложили оружия и полегли в рукопашной до последнего человека Все склоны были усеяны их трупами.
Возле этой высоты, названной в честь прославленного командира 149-го стрелкового полка, убитого во время июльских боев, погиб и наш командир майор Грухин. Это случилось 28 августа. Николай Федорович переезжал с одного НП на другой, ближе к линии фронта, когда хорошо замаскированная и до того не замеченная японская пушка прямым попаданием подбила его броневик. Посмертно Н. Ф. Грухину было присвоено звание Героя Советского Союза. Похоронили его в монгольской земле. Полвека спустя, когда мне вновь довелось побывать на Халхин-Голе во время празднования полувекового юбилея нашей победы, я первым делом поклонился его могиле.
Командиры РККА на фоне БА-20 и БА-10
На следующий день, когда наконец объявили о перемирии, моему взводу было приказано, прочесав поле боя на участке полка, найти и обозначить белыми флажками непогребённые трупы японцев — артиллерия и авиация так основательно перепахали их позиции, смешав с землей тела убитых, мертвецов было так много, что наши похоронные команды не справлялись, и тут и там из песка торчали обклеванные птицами конечности и фрагменты тел. Смрад стоял ужасающий.
По этим белым флажкам ориентировались японские похоронные команды, допущенные на поле боя по условиям перемирия. Десять таких команд, по 100 человек каждая, десять дней вывозили трупы. До сих пор перед глазами стоит эта картина: самураи в марлевых повязках баграми извлекают из земли своих погибших и наваливают полусгнившие тела в желто-зеленые грузовики. Трупы они вывозили в Маньчжурию, там сжигали, а пепел отправляли родственникам в Японию.
Сбор документов погибших японских солдат
Это был хороший урок. И самураи его усвоили. Даже Когда немцы стояли под Москвой, Япония так и не решилась выступить на помощь своему союзнику Гитлеру — слишком свежи еще были воспоминания о халхингольском разгроме. Стащено
отсюда: