Пишет  TrashTank:

Здесь погодки мои за великую правду сгорали...

Пишет  Morceleb:


По утру, по огненному знаку,
Пять машин "КВ" ушло в атаку.
Стало черным небо голубое.
В полдень приползли из боя двое.читать дальше
Клочьями с лица свисала кожа,
Руки их на головни похожи.
Влили водки им во рты ребята,
На руках снесли до медсанбата.
Молча у носилок постояли
и ушли туда, где танки ждали.

1944 г, Сергей Орлов.



1921 года рождения, с университетской скамьи отправился добровольцем на фронт. Из истребительного батальона народного ополчения был призван в армию. пошел в танкисты. От рядового дослужил до старшего лейтенанта. В 44 году горел в танке, но сумел выбраться, хотя и сильно обгорел.
При его участии был написан сценарий фильма "Жаворонок", который я смотрел в детстве, единожды, но помню до сих пор.



Руками, огрубевшими от стали,
Писать стихи, сжимая карандаш.
Солдаты спят — они за день устали,
Храпит прокуренный насквозь блиндаж.
Под потолком коптилка замирает,
Трещат в печурке мокрые дрова...
Когда-нибудь потомок прочитает
Корявые, но жаркие слова
И задохнется от густого дыма,
От воздуха, которым я дышал,
От ярости ветров неповторимых,
Которые сбивают наповал.
И, не видавший горя и печали,
Огнем не прокаленный, как кузнец,
Он предкам позавидует едва ли,
Услышав, как в стихах поет свинец,
Как дымом пахнет все стихотворенье,
Как хочется перед атакой жить!..
И он простит мне в рифме прегрешенье.
Он этого не сможет не простить.
Пускай в сторонку удалится критик:
Поэтика здесь вовсе ни при чем.
Я, может быть, какой-нибудь эпитет —
И тот нашел в воронке под огнем.
Здесь молодости рубежи и сроки,
По жизни окаянная тоска...
Я порохом пропахнувшие строки
Из-под обстрела вынес на руках.


URL записи

Одно из самых мной любимых у С. Орлова - это широко известное в узких кругах "У сгоревшего танка". Я его даже на музыку переложил, слегка подправив, чтобы влезало в размер...
читать дальше


Бронебойным снарядом
Разбитый в упор лобовик,
Длинноствольная пушка
Глядит немигающим взглядом
В синеву беспредельного неба...

Почувствуй на миг,
Как огонь полыхал,
Как патроны рвались и снаряды,
Как руками без кожи
Защелку искал командир,
Как механик упал, рычаги обнимая
И радист из «ДТ»
По угрюмому лесу пунктир
Прочертил,
Даже мертвый
Крючок пулемета сжимая.

На кострах умирали когда-то
Ян Гус и Джордано Бруно,
Богохульную истину
Смертью своей утверждали...

Люк открой и взгляни в эту башню
Где пусто, черно...
Здесь погодки мои
За великую правду
В огне умирали!

1947

Пробуждению в мальчике интереса к художественной словесности способствовали учитель физики из Ленинграда В. П. Нилов и мать будущего поэта Екатерина Яковлевна, преподававшая русский язык и литературу. По воспоминаниям матери, Орлов пробовал писать стихи уже в пятом классе. В Белозерской средней школе существовала литературная группа, в которую, помимо учащихся этой школы, входили и студенты педучилища. Среди участников этой группы Орлов был заметной фигурой. С 1937 г. он начал публиковать свои стихи в газете «Белозерский колхозник» и в областной периодической печати.

В 1938 г. к нему пришел первый большой успех. Он стал победителем Всесоюзного конкурса школьников на лучшее стихотворение. Из трёх поэтических произведений, посланных юным Орловым на конкурс, жюри выбрало то, которое называлось «Тыква». Об этом стихотворении тепло отозвался и привёл целиком его текст на страницах газеты «Правда» К. И. Чуковский.

В 1940 г. начинающий поэт окончил десятилетку и поступил на историко-филологический факультет только что образованного Петрозаводского университета.
В июне 1941 г. он стал бойцом истребительного батальона народного ополчения, составленного из студентов-добровольцев. Спустя два месяца его направили в Челябинское танковое училище.

Первая книга стихов Сергея Орлова сгорела в наборе в Петрозаводске в начале войны. Первый сборник стихов «Фронт» (вместе с С. А. Телькановым) Орлов выпустил, будучи курсантом танкового училища, в 1942 г. Зимой того же года он прибыл на Волховский фронт, в район железнодорожной станции Мга, к месту дислокации 33-го танкового полка Резерва Главного Командования. Первый свой бой командир тяжелого танка КВ-1 Орлов принял у приладожской деревни Дусьево (этому событию посвящено стихотворение "Это было 19 марта 1943 года"). В перерывах между сражениями он продолжал писать стихи и публиковал их в армейской газете «Ленинский путь». 17 февраля 1944 г. в бою за освобождение Новгорода товарищам по оружию чудом удалось вытащить командира танкового взвода Орлова из горящей боевой машины. Один из осколков не задел его сердце только потому, что попал в медаль «За оборону Ленинграда». Лицо спасенного танкиста было обезображено, следы ожогов он впоследствии маскировал, отпуская бороду.

Домой после госпиталя демобилизованный по инвалидности гвардии старший лейтенант Орлов вернулся в апреле того же года. Некоторое врем работал диспетчером Белозерского участка Волго-Балтийского водного пути. Пережив тяжелую душевную драму (любимая девушка отказалась стать спутницей жизни человека с изуродованным лицом и плохо действующей рукой), он решил продолжать учебу. Орлов уехал в Ленинград и поступил в университет, на второй курс филологического факультета. Там он познакомился с поэтом-фронтовиком Михаилом Дудиным, который помог бывшему танкисту найти путь в издательство, и вскоре, в 1946 г., вышла в свет книга стихов Орлова «Третья скорость». Военная тема в ней доминировала, а ее название было навеяно памятью об участии в недавних сражениях (на третьей скорости шли в бой танки).

На филологическом факультете Орлов проучился недолго. Он перешел в Литературный институт им. Горького в Москве и закончил его в 1954 г. После этого жил в Ленинграде, принимал участие в съездах советских писателей, с 1958 , входил в состав правления Союза писателей РСФСР, заведовал отделом поэзии в журнале «Нева», был членом редколлегии журнала «Аврора». Одна за другой выходили его поэтические книги: «Поход продолжается» (1948), «Радуга в степи» (1952), «Городок» (1953), «Стихотворения» (1954), «Голос первой любви» (1958), «Стихотворения. 1938-1956» (1959), «Одна любовь» (1963), «Колесо» и «Созвездье» (1965), «Лирика» (1966), «Страница» (1969). Совместно с М. Дудиным он написал сценарий фильма «Жаворонок», посвященный подвигу танкистов, оказавшихся в плену на территории Германии.

Сборник его стихов «Верность» был удостоен в 1974 г. Государственной премии РСФСР им. Горького. Позднее поэт стал членом комитета по присуждению Ленинских и Государственных премий. Книга «Костры», которая составлялась Орловым как итоговая, вышла уже после его смерти (1978). Не успел он увидеть и собрания своих сочинений. Оно появилось в свет на рубеже 1970-1980-х гг.

На протяжении всего творческого пути тема войны оставалась для Орлова главной, хотя ею свой поэтический кругозор он не ограничивал. Подобно другим писателям его поколения, Орлов воспринимал войну как наиболее значительное событие собственной жизни. Можно сказать, что он и родился как поэт, в точном смысле этого слова, на войне. Вопреки расхожей истине – «Когда говорят пушки, музы молчат», Орлов создал на фронте произведения, значительные не только по содержанию, но и по художественному уровню. В автобиографической заметке Орлов писал: «Танкисты не любили громких слов и верили в будничные высокие ценности: дружбу, товарищество, долг». Нелюбовь к громким словам и наделение высоким смыслом фронтовых будней определяют принципы, на которых строится поэзия Орлова.

Умер в Москве 7 октября 1977 года. Похоронен на Кунцевском кладбище. В Белозерске установлен памятник поэту работы В. П. Астапова. Дом, где он жил во второй половине 1930-х гг., стал мемориальным музеем. Школа, в которой он учился, носит его имя, в стенах этой школы тоже есть музейная экспозиция, посвященная жизни и творчеству Орлова. В Белозерске и Вологде память о поэте-земляке увековечена в названиях улиц.





Тыква

В жару растенья никнут,
Бегут от солнца в тень.
Одна лишь чушка-тыква
На солнце целый день.

Лежит рядочком с брюквой,
И кажется, вот-вот
От счастья громко хрюкнет
И хвостиком махнет.

1938

Смотровая щель

В машине мрак и теснота.
Водитель в рычаги вцепился...
День, словно узкая черта,
Сквозь щель едва-едва пробился.

От щели, может, пятый час
Водитель не отводит глаз.
А щель узка, края черны,
Летят в нее песок и глина,
Но в эту щель от Мги видны
Предместья Вены и Берлина.

1941

Как долго мы не получали писем!
Уже сентябрь – осенняя пора.
Леса стоят расцветки яркой, лисьей.
В траве сверкает иней по утрам.

А где-то там, за Вологдой зелёной,
В лесах родной затерян городок.
Мамаша ждёт, наверно, почтальона:
Не шлёт ей что-то весточки сынок.

Опять дорога письма затеряла.
Тяжёлые бои идут вокруг.
И поезда с московского вокзала
На Вологду отправятся не вдруг…

1941

Осень

Широким журавлиным клином
Последний выбит летний день.
Погреться у костров рябины
Сошлись избушки деревень.

Тоска, дожди, туман и слякоть,
Глубокой осени пора.
Как будто мир пришли оплакать
Кричащие в полях ветра.

Над красноватым эшелоном
Дымки – прощальные платки.
Мелькают в глубине вагонов
Шинели серые, штыки…

Под ветром шелестит березник,
Ему последний лист ронять…
И женщина у переезда –
Солдатская, должно быть, мать –

На поезд смотрит без движенья,
Подняв ко рту конец платка.
В глазах ее – благословенье
И древняя, как мир, тоска…

Ой вы, дороги верстовые
И деревеньки по холмам!
Не ты ли это, мать Россия,
Глядишь во след свои сынам?..

1942

Это было 19 марта 1943 года

Над Ладогою шла весна.
Был март. И снег ложился мокрый
На сосны мачтовые, на
Весь приозерный дикий округ.

С пяти до десяти была
Артподготовка. Сосны срезав,
Передний край врага мела
Гроза огнем, свинцом, железом…

Сигнал атаки прозвучал
Открытым текстом в шлемофонах,
И лес разверзся, зарычал
И двинул вдаль слонов по склонам.

Белы, приземисты и злы,
Они полезли на высоты,
Ломая тяжкие стволы,
И вслед за ними шла пехота.

Так высота была взята.
И вылез командир из башни,
Взглянул – сожженная дотла,
Земля лежала правдой страшной…

На ней святая кровь друзей.
И командир, смежив ресницы,
Подумал горько, что на ней
И колос, может, не родится.

1943

Памяти товарищей, погибших под Карбуселью

Мы ребят хоронили в вечерний час.
В небе мартовском звезды зажглись…
Мы подняли лопатами белый наст,
Вскрыли черную грудь земли.

Из таежной Сибири, из дальних земель
Их послал в этот край народ,
Чтобы взять у врага в боях Карбусель
Средь глухих ленинградских болот.

И была эта самая Карбусель –
Клок снарядами взбитой земли.
После бомб на ней ни сосна, ни ель,
Ни болотный мох не росли.

А в Сибири в селах кричат петухи,
Кедрачи за селом шумят…
В золотой тайге на зимовьях глухих
Красно-бурые зори спят.

Не увидеть ребятам высоких пихт,
За сохатым вслед не бродить.
В ленинградскую землю зарыли их,
Ну, а им еще б жить да жить!..

Прогремели орудия слово свое,
Иней белый на башни сел.
Триста метров они не дошли до нее…
Завтра мы возьмем Карбусель!

1943

Отдых

Качаясь от усталости, из боя
Мы вышли и ступили на траву
И неправдоподобно голубое
Вдруг небо увидали наяву.

Трава была зеленой и прохладной,
Кузнечик в ней кощунственно звенел,
А где-то еще ухали снаряды
И "мессершмитт" пронзительно гудел.

Так, значит, нам на стуки отпустили
Зеленых трав и синей тишины,
Чтоб мы помылись, бороды побрили
И посмотрели за неделю сны.

Они пройду по травам, невесомы,
Пройдут и сядет около солдат,
О мирном крае, о родимом доме
Напомнят и в тиши поговорят.

Мне тоже обязательно приснится
Затерянный в просторах городок
И домик, и, как в песне говорится,
На девичьем окошке огонек.

И взор твой незабвенный и лукавый,
Взор любящий навек моей судьбы…
Танкисты спят, как запорожцы, в травы
Закинув шлемы, разметав чубы.

1943

Дружба

Её начало – в танке тесном,
Где всё делилось пополам,
Как чёрный хлеб, вино и песни,
Необходимые бойцам.

О ней, негромкой и суровой,
В огне проверенной стократ
И освящённой алой кровью,
Солдаты вслух не говорят.

Ей клятв о верности не нужно.
Она, такая, выше их.
Солдатская простая дружба –
Как папироса на двоих.

1943

После марша

Броня от солнца горяча,
И пыль похода на одежде.
Стянуть комбинезон с плеча -
И в тень, в траву, но только прежде
Проверь мотор и люк открой:
Пускай машина остывает.
Мы все перенесем с тобой -
Мы люди, а она стальная...

1944

Его зарыли в шар земной,
А был он лишь солдат,
Всего, друзья, солдат простой,
Без званий и наград.
Ему как мавзолей земля -
На миллион веков,
И Млечные Пути пылят
Вокруг него с боков.
На рыжих скатах тучи спят,
Метелицы метут,
Грома тяжёлые гремят,
Ветра разбег берут.
Давным-давно окончен бой...
Руками всех друзей
Положен парень в шар земной,
Как будто в мавзолей...

1944

Танкист

Пистолет из рук не выпуская,
Выскочил из люка задыхаясь,
На пути двоих убил гранатой
И приполз, а на лице нет кожи,
И врачи сказали в медсанбате:
Этот парень вряд ли выжить сможет.

С губ слетело хриплое проклятье:
Значит полз и принимал все муки
Для того, чтоб умереть в кровати,
На груди сложив спокойно руки…
Смерть пришла, назвал ее бесстыжей,
Жить решил назло всему, – и выжил.

1944

Учила жизнь сама меня.
Она сказала мне,-
Когда в огне была броня
И я горел в огне,-
Держись, сказала мне она,
И верь в свою звезду,
Я на земле всего одна,
И я не подведу.
Держись, сказала, за меня.
И, люк откинув, сам
Я вырвался из тьмы огня -
И вновь приполз к друзьям.

1945

На привале

Как из камня высечены сталью,
От сапог до самых плеч в пыли,
Разметавшись молча на привале,
Спят солдаты посреди земли.

А от них налево и направо
Зарева полощутся во мгле,
Догорает грозная держава
В свежей ржави, в пепле и золе.

Батареи издали рокочут,
Утопают города в дыму,
Падают разорванные в клочья
Небеса нерусские во тьму.

Но спокойно за пять лет впервые
Спят солдаты посреди огней,
Потому что далеко Россия —
Даже дым не долетает к ней!

1945

А мы такую книгу прочитали!..
Не нам о недочитанных жалеть.
В огне багровом потонули дали
И в памяти остались пламенеть.

Кто говорит о песнях недопетых?
Мы жизнь свою, как песню пронесли.
Пуст нам теперь завидую поэты:
Мы все сложили в жизни, как могли.

Как самое великое творенье
Пойдет в века, переживет века
Информбюро скупое сообщенье
О путь-дороге нашего полка.

1945

Экзамен

Побывал я в клубе армейском.
Не бывал я там целый век.
Принимало меня семейство,
Может, в тысячу человек.

«Встать!» — И ветер прошел по залу,
Мне ж хотелось сказать: «Садись».
Повстречали меня сначала,
Будто гость я, а не танкист,

Будто я не того же братства,
Жженый, стреляный, фронтовой,
И неловко мне было в штатском
Проходить сквозь солдатский строй.

На широкой тесовой сцене
Бархат прошелестел и смолк.
И в какое-то вдруг мгновенье
Я припомнил гвардейский полк.

Будто в прошлое настежь двери,
И друзей голоса в ответ:
«Что ж, послушаем и проверим —
Стихотворец ты или нет.

Почитай, мы примем экзамен».
И читал я им у костра
Под открытыми небесами
Возле Мги стихи до утра.

Снова мне танкисты не верят
И глядят, прищурясь, вослед:
«Что ж, послушаем и проверим —
Ты на деле танкист или нет».

Нужно им доказать стихами,
Что я брал в сорок третьем Мгу,
Что прицелом и рычагами,
Словно рифмой, владеть могу.

Зал откашлялся, смолкнул, замер...
Понял я: лишь спустя семь лет,
Вот сейчас я держу экзамен —
Стихотворец я или нет.

1949

Приснилось мне жаркое лето,
Хлеба в человеческий рост
И я — восемнадцатилетний —
В кубанке овсяных волос.

Такой, как на карточке старой:
Без шрамов военной поры,
Еще не видавший пожаров,
Еще не ходивший в прорыв.

На танке гвардейской бригады
По дымному тракту боев,
Еще не писавший в тетради
Ни строчки военных стихов.

Во сне в ту далекую пору
Я глянул с улыбкой, а там
Парнишка с доверчивым взором
Шагал напрямик по полям.

Веселый, счастливый, довольный,
Ничуть не тревожась о том,
Что девушка в садике школьном
Впервые тоскует о нем.

Шагал, не жалея пшеницы,
Шагал, тишины не ценя,
Не слушая песенку птицы,
Что встала у солнца, звеня.

На русого мальчика глядя,
Мне так захотелось сказать:
«Вернись к этой девушке в садик,
Ей легкие руки погладь.

На тропку сверни из пшеницы,
Почувствуй, как тихо вокруг,
Послушай залетную птицу,—
Не поздно пока еще, друг».

Но тут же я вспомнил о том, как
Ревел над землею металл,
Как в черных окопных потемках
Я письма твои ожидал;

Как небо казалось оттуда
Синей, чем любимой глаза,
И тишь приходила как чудо,
Когда умолкала гроза;

Как падал я в травы устало,
Не помня уже ничего...

Его впереди это ждало —
И я не окликнул его.

1953

Человеку холодно без песни
На земле, открытой всем ветрам.
Я не знаю: в мире место есть ли,
Где не верят песням, как кострам.

Песни на земле не сочиняют,—
Просто рота городом пройдет,
Просто девушки грустят, мечтают
Да гармошку кто-то развернет.

Белая береза отряхнется,
Встанет под окошками в селе,
Сердце где-то сердцу отзовется,—
И поется песня на земле.

Как лесам шуметь, рождаться людям,
Ливням плакать, зорям полыхать —
Так и песня вечно в мире будет,
И ее не надо сочинять.

1956

Старый снимок
Нашел я случайно в столе
Среди справок
В бумажной трухе, в барахле.

Старый снимок далеких,
Но памятных лет.
Ах, каким я красивым
Был тогда на земле!

Шлем ребристый кирзовый
Да чуб в три кольца,
Зубы белой подковой,
Веснушки, что солнца пыльца.

Не целован еще
И ни разу не брит,
Крепко через плечо
Портупеей обвит.

Вдаль гляжу я веселый,
Прислонившись к броне,
Среди сосен и елок,
На великой войне.

Светит солнце на траках,
Дымится броня.
Можно просто заплакать,
Как мне жалко меня.

Время крепости рушит,
А годы летят...
Ах, как жаль мне веснушек
Ржаной звездопад!

1957

Уходит в небо с песней полк
От повара до командира.
Уходит полк, наряжен в шелк,
Покинув зимние квартиры.

Как гром, ночной аэродром.
Повзводно, ротно, батальонно
Построен в небе голубом
Десантный полк краснознаменный.

Там в небе самолетов след,
Как резкий свет кинжальных лезвий,
Дымок дешевых сигарет
И запах ваксы меж созвездий.

Пехота по небу идет,
Пехота в облаках как дома.
О, знобкий холодок высот,
Щемящий,
Издавна знакомый!

По тем болотам подо Мгой,
Где мы по грудь в грязи тонули
И поднимались над кугой
На уровне летящей пули.

Смотрю, как мерзлую лозу
Пригнул к земле железный ветер,
Стою и слушаю грозу,
Как будто первый раз заметил,

Что подвиг, как бы он высок,
Как ни был бы красив,— работа.
И пахнет кирзою сапог,
И звездами, и солью пота.

1958

Это было все-таки со мной
В день девятый мая, в сорок пятом:
Мир желанный на оси земной
Утвердил я, будучи солдатом.

Пели птицы, радуга цвела,
Мокрой солью заливало щеки...
А земля сожженная ждала,
И с нее я начал, как с опоки.

Начал вновь мечты и все дела,
Села, пашни, города, плотины,
Выбелив на солнце добела
Гимнастерки жесткую холстину.

Это было все-таки со мной.
Для труда, прогулки и парада
Не имел я лучшего наряда
И в рабочий день и в выходной.

Кто-то за железною стеной
Рабским посчитал мое терпенье.
Что ему сказать? Его с коленей
В сорок пятом поднял я весной,
Начиная мира сотворенье.

Шел бетон, вставали корпуса,
Реки переламывали спины,
Домны озаряли небеса,
Плуг переворачивал равнины.
Это было все-таки со мной.

С неба на земные континенты
Я ступил, затмив собой легенды,
В форме космонавта голубой...
Это было все-таки со мной!

1964

Еще стихи почитать можно здесь.

URL записи